Совет Безопасности Российской Федерации

Интервью Заместителя Председателя Совета Безопасности Российской Федерации Д.А.Медведева телекомпании Deutsche Welle

17 сентября 2021 года
Медведев интервью 17-09-21

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, мы говорим сегодня об Ангеле Меркель, о шестнадцати годах её канцлерства на посту руководителя Германии, канцлера ФРГ. Вы неоднократно встречались с ней лично. Как бы Вы описали Ваши впечатления от встречи с ней?

Д.Медведев: Я познакомился с Ангелой Меркель в 2006 году, то есть 15 лет назад. Я тогда был первым вице-премьером Правительства и приехал в Ганновер на ярмарку. А она была там уже в качестве канцлера, причём, по сути, для неё тоже было начало карьеры. Как сейчас помню, в каких-то коридорах меня подвели, сказали, что вот это господин Медведев, а это новый федеральный канцлер. Мы сели на диванчик, как это обычно бывает на таких мероприятиях, и начали говорить.

Разговор был совершенно простой. Что сразу бросилось в глаза – она прямо задавала вопросы, без какой-то избыточной важности или, наоборот, эмоциональности. Откровенно, просто, по текущему состоянию российско-германских отношений в тот период. Мы с ней проговорили какое-то время, из чего я вынес один главный вывод, который не поставил под сомнение до сих пор: Ангела Меркель – человек прагматичный, очень практический, разумный, с очень хорошей подготовкой. Это, кстати, для руководителя такого масштаба исключительно важно, поскольку она всё-таки доктор естествознания, она учёный, и это, как мне кажется, никогда ей не портило жизнь, а, наоборот, помогало принимать очень сложные решения в разных ситуациях.

Вопрос: То есть это главная черта её характера – прагматичность?

Д.Медведев: Мне кажется, да. Если бы я пытался описать её одним словом – да, прагматичность, рациональность. Мне кажется, для политика это вообще неплохая черта.

Вопрос: Если говорить в целом, для России она была хорошим партнёром или всё-таки сложным, а иногда, может быть, и жёстким за эти 16 лет?

Д.Медведев: Я исхожу из того, что любой руководитель государства отстаивает национальные интересы, поэтому нет хороших партнёров и плохих партнёров. И Ангела Меркель всегда поступала именно так. В каких-то ситуациях наши позиции сходились, в каких-то они резко расходились. Когда эти позиции были комплементарны друг другу, естественно, общаться было легче. Когда эти позиции сильно расходились, естественно, общаться было труднее. В этом смысле диалог был трудным, всякое бывало. Но она германский руководитель, и этим всё сказано.

Вопрос: Жёсткий переговорщик?

Д.Медведев: Вы знаете, у неё есть хорошая, на мой взгляд, черта для переговорщика и политического деятеля вообще. Во-первых, она умеет слушать. Во-вторых, она умеет сдерживаться. Я помню, на одной из наших встреч уже после сложных событий, связанных с Украиной и введением разных санкций в отношении России, мы с ней встретились, обсуждали в целом ситуацию. Я, естественно, как руководитель Правительства нашей страны уже тогда, изложил ей нашу позицию. Она так на меня посмотрела и говорит: «Слушай, я несколько раз хотела что-то сказать, тебя перебить, но не стала». Мне кажется, это её как раз характеризует самым лучшим образом, потому что когда человек начинает горячиться, начинает с железной, непробиваемой прямотой, упрямством доказывать свою точку зрения, это точно не способствует достижению какого-то компромисса, достижению взаимопонимания. Ну и тем более руководитель такого ранга в принципе этого не должен делать. Так что в этом смысле с ней всегда было комфортно общаться, даже если мы занимали разные позиции.

Вопрос: У многих сложилось впечатление, что у Ангелы Меркель было особое отношение к России, к Владимиру Путину. Она говорит по-русски, он говорит по-немецки. А в отношении к Вам Вы чувствовали особую позицию?

Д.Медведев: Я бы разделил здесь, что называется, личную «химию» и межгосударственные отношения. По межгосударственным отношениям, как я уже сказал, Ангела Меркель была, есть и остаётся канцлером Германии, и этим всё сказано. Здесь нет каких-то особых отношений, и это правильно. Она не может сказать: «Я вообще-то вас всех очень люблю, и поэтому я буду занимать вот такую-то позицию». Или: «Мне симпатична такая-то страна, и поэтому я буду занимать вот такую позицию. А эта страна мне несимпатична, поэтому я буду проводить другую линию». Нет. Она всегда занимала прогерманскую позицию с учётом союзнических обязательств – естественно, и пронатовскую позицию, и позицию, отражающую консолидированное мнение Европейского союза.

Что же касается личностного аспекта, того, что принято называть chemistry – «химией», или взаимопониманием на русском языке, в чём-то, действительно, с ней многие вещи было проще обсуждать, потому что она лучше ориентируется в реалиях. Она хорошо знала Советский Союз, она, как известно, путешествовала по Советскому Союзу, она росла в ГДР, она прекрасно знает порядки того времени, она по-своему их характеризует, у неё осталась масса воспоминаний. Она понимает русскую речь, русский язык, и поэтому мы с ней всегда говорили на такой смеси языков, особенно когда оставались без переводчиков. Она старалась говорить на русском, я, естественно, это всячески поощрял. Как и любой человек, через несколько часов она разговаривалась и вспоминала какие-то конструкции. Периодически мы переходили на английский. А в какой-то момент, когда я долго сидел на российско-германских переговорах, она так на меня подозрительно смотрела и говорила: «У меня такое ощущение, что ты начал понимать немецкую речь». Я говорю: «Так понятное дело! Это же всё-таки романо-германская группа, и через некоторое время ты начинаешь погружаться в контекст».

Так что в этом смысле было в чём-то действительно, может быть, и проще, но речь идёт именно о каких-то бытовых моментах, которые, вне всякого сомнения, отражаются на переговорах. Это исключить из контекста невозможно. Это не означает, что это как-то предопределяет их итоги – нет, конечно, но это облегчает общение.

Вопрос: Вы несколько раз говорили, что общались на ты, я сейчас понял по Вашим ответам. А как бы Вы охарактеризовали личные отношения с ней во время Вашего президентства, с 2008 по 2012 год? И отношения между Россией и Германией?

Д.Медведев: Вообще политики одного уровня, во всяком случае европейские, – я имею в виду и Россию, конечно, тоже, – которые не перешли на ты, это, на мой взгляд, политики, которым не хватает взаимопонимания. Такое и у меня бывало, но всё-таки в большинстве случаев с основными партнёрами принято переходить на ты. Это и я делал, и Президент Путин всегда делает, и другие коллеги. Поэтому в этом смысле никакого исключения тоже не было, мы достаточно быстро перешли к такой системе общения.

У нас было очень много обсуждений, я с ней встречался большое количество раз и в России, и в Германии. Были разные периоды, разные эпизоды. Были разговоры, переговоры предельно конкретные, с выходом на соглашения, встречи с деловым миром, проведение различных форматов, которые являются традиционными. Но были даже такие, если хотите знать, общефилософские беседы. Мне, например, один раз было очень интересно послушать её версию развития Европейского союза с отсылкой ещё к словам Гельмута Коля, к тому, что происходило. Это было в Мезеберге. Мы говорили долго, наверное, часа два, именно на эти темы. Мне было это очень важно, интересно, потому что я лучше, естественно, стал её понимать ну и в какой-то степени лучше стал понимать закономерности развития Европейского союза. Я тоже ей, естественно, старался объяснять какие-то наши вызовы, наши проблемы, стоящие перед Россией. Мне кажется, это ей тоже было небесполезно.

Вопрос: В это время – с 2008 по 2012 год, в период, когда Вы были Президентом России, – произошёл вооружённый конфликт, связанный с Грузией. Россия в этом конфликте поддержала движение за независимость Абхазии и Южной Осетии. Можно ли это назвать началом охлаждения в отношениях между Западом и Россией?

Д.Медведев: Нет, нельзя просто потому, что условно коллективный Запад, Германия и, на мой взгляд, в тот период и федеральный канцлер Германии Ангела Меркель проявили достаточный запас мудрости, для того чтобы не разрушить отношения с Россией. Я помню прекрасно, как Ангела Меркель приехала ко мне в Бочаров Ручей в Сочи 15 августа 2008 года, буквально сразу же после завершения этих событий, вослед Николя Саркози. Мы с ней провели обсуждение, какие-то слова, по-моему, сказали очень общие, потом провели обсуждение общей ситуации, а потом мы с ней вышли прогуляться у моря. Как сейчас помню, на фоне цветущих кустарников – по-моему, это розы были или ещё что-то – она мне говорит: «Знаешь, мне вообще сказали, что рядом с тобой лучше ничего не говорить, а может, даже и руку не жать во время встречи». Я говорю: «Ну значит, ты нарушила то, что тебе говорили, эти самые рекомендации».

В этом, кстати, проявляется тоже её характер: ей что-то советовали, а она поступила всё-таки по-своему, и, на мой взгляд, абсолютно правильно. Потому что в конечном счёте, несмотря на этот очень сложный эпизод в развитии и наших отношений, и тем более нашей страны, мы тогда не порвали контакты. Наоборот, мы объяснились, каждый остался при своём, но в то же время мы сохранили общий уровень взаимопонимания, который к тому времени сложился. Наши оценки, естественно, разошлись, хотя, как я помню, и она, и Президент Франции прекрасно понимали, что не мы были инициаторами всех этих событий, что речь шла действительно о нападении со стороны грузинского руководства, вернее сказать, о решении, принятом бывшим грузинским президентом, авантюре, которую он предпринял, посоветовавшись с американцами, по всей вероятности, в июле и начале августа 2008 года, за которые он был наказан.

Но события развивались дальше таким образом, что мне пришлось принять решение не только о применении силы, о проведении специальной войсковой операции, но потом и о признании двух этих отколовшихся частей Грузии, признании их в качестве субъектов международного права. Но даже это в конечном счёте, несмотря на расхождения в позиции, не помешало нам продуктивно обсуждать самые разные вопросы на протяжении последующих лет.

Поэтому, возвращаясь к началу, я не считаю, что это был тот триггер, который запустил механизм расхождения между Россией и Европейским союзом. Именно в силу того, что и Германия, и другие страны Европейского союза, за исключением, может быть, совсем небольших, страдающих фантомными болями, стран Прибалтики и вечно русофобской Польши… Так вот, большинство этих стран всё-таки смогло сохранить курс на удержание отношений с Россией в разумных пределах.

Вопрос: Тем не менее, когда Вы ушли с поста Президента Российской Федерации, отношения стали портиться, охлаждаться, скажем так. Как Вы считаете, кто виноват всё-таки больше в том, что отношения между Россией и Западом испортились?

Д.Медведев: Кто виноват и что делать – это извечный русский вопрос. Я могу сказать по-простому, хотя это будет выглядеть, может быть, несколько прямолинейно: виноваты в значительной степени американцы. Поскольку если в 2008 году мы смогли найти компромисс между нашими позициями, в том числе и позицией Соединённых Штатов Америки, то уже в период, когда случились события на Украине (не в 2012-м, а в 2014 году), именно такая жёсткая позиция американцев, которая свелась к давлению в определённый период и на европейские страны, привела к тому, что наши отношения стали портиться и закончились введением взаимных санкций. Причём санкций сначала американских, потом Европейского союза, на которые последовали контрмеры Российской Федерации. И мы вошли в спираль противоречий. Из нашего лексикона исчезло взаимопонимание, партнёрское в значительной степени, которое было даже в период 2008 года и которое на самом деле помогло нам совместно справиться с экономическим кризисом 2008–2009 годов. Но в конечном счёте я считаю, что наши отношения стали заложником союзнических отношений внутри НАТО и консолидированной позиции Европейского союза. Иными словами, не мы были сторонниками их ухудшения.

Вопрос: Камнем преткновения в отношениях между Россией и Западом стала Украина, события на Украине. Как Вы считаете, причина в том, что ЕС хотел более близких отношений с Украиной, Украина хотела более близких отношений с ЕС, а Россия и, может быть, Владимир Путин лично были против этого?

Д.Медведев: Это упрощённая точка зрения. Дело вот в чём: мы никогда не возражали против нормальных отношений с Европейским союзом, мы сами эти отношения всячески поддерживали и имели хорошие отношения с Европейским союзом. До 2014 года наш товарооборот с Европейским союзом был самым значительным. В определённые периоды он достигал цифры 430–450 миллиардов долларов по году – я имею в виду совокупный оборот экспорта и импорта. Это очень значительные цифры, вы сами это прекрасно понимаете. И украинцы могли вполне развивать свои отношения с Европейским союзом, мы никогда против этого не возражали. Мне кажется, что Украина просто стала жертвой примитивно понимаемой линии на проведение быстрых демократических преобразований при использовании технологий цветной революции.

Давайте вернёмся в 2014 год. Президент Янукович, который тогда был не самым популярным руководителем Украины, скорее всего, выборы бы, которые должны были состояться, проиграл. Если бы пришёл какой-то более прозападно ориентированный руководитель, он бы и так подписал все необходимые документы. А Янукович, напомню, сначала собирался подписывать, потом прикинул, что это невыгодно для Украины (что справедливо на самом деле было), «рассобирался». Этим воспользовались различные силы, которые возражали против такой линии, прежде всего националистически ориентированные силы на Украине, и при массированной поддержке со стороны различных американских НПО и других структур всё-таки, по сути, свергли Президента Януковича, проведя то, что принято называть государственным переворотом. Иначе никак не назвать. Его же просто выкинули, и всё, без всяких на то юридических оснований. Но это не означает, что мы возражали против того, чтобы Украина имела продвинутые отношения с Европейским союзом.

Ещё раз повторяю: и так это можно было, скорее всего, провести, но без всяких переворотов. Тогда наши отношения с Европейским союзом, наверное, отчасти и с Соединёнными Штатами таким образом драматически бы не ухудшились. Но раз решили такие действия предпринять, это и послужило основанием для последующего развития событий.

Вопрос: Россия надеялась на более тесные отношения с Европейским союзом, более независимым от США. Как Вы считаете, надежда эта рухнула, исчезла? Если да, то почему?

Д.Медведев: Россия не надеялась на это, она имела хорошие, продвинутые отношения с Европейским союзом. Мы это все признавали. И мы сейчас считаем, что это полезно и для нас, и для Европейского союза, потому что у нас до сих пор весьма серьёзные торгово-экономические отношения. Они, правда, сдулись в два раза, естественно, с потерей доходов, рабочих мест и так далее. Так что кто от этого выиграл, сказать сложно. Но думаю, что, не впадая в избыточную конспирологию, скорее всего, от этого выиграли наши американские друзья, потому что, кстати, их товарооборот в значительно меньшей степени пострадал и с нашей страной, и с Европейским союзом.

Поэтому мы считаем, что это было бы абсолютно нормально. Но, к сожалению, те необдуманные решения по поддержке так называемой цветной революции привели к необратимым изменениям на Украине и, как следствие, к тем волнениям, которые там возникли, к тому, что позиция жителей Крыма определённым образом окончательно структурировалась, и они высказались за вхождение в Российскую Федерацию. Это, конечно, был поворотный пункт для наших отношений.

Вопрос: Вы сами неоднократно упоминали США, и для Германии США является очень важным союзником и в экономическом, и в военном плане. Но есть и Россия с огромными энергетическими ресурсами, и она находится гораздо ближе, чем США. Как Вы считаете, как Ангеле Меркель удавалось балансировать между этими двумя полюсами – США и Россией?

Д.Медведев: В этом обычно и проявляется мудрость политика – когда политик находит баланс и разумные компромиссы во взаимоотношениях с наиболее крупными, наиболее важными партнёрами. Мы понимаем обязательства внутри НАТО, мы понимаем обязательства внутри Европейского союза. На это никто никогда не покушался, для нас всё здесь совершенно понятно. Но в то же время, действительно, Россия является очень важным партнёром и для Евросоюза, и для Германии. И у нас есть свои очень глубокие исторические связи, этого ни в коем случае нельзя отрицать.

Я даже больше скажу. Советский Союз когда-то очень много помогал восточноевропейским странам, как тогда говорили, «странам социалистической ориентации», участникам Варшавского договора, СЭВ. Ну и что, сейчас кто-нибудь эту доброту помнит? Помнит какие-то инвестиции, которые тогда делались, долги, которые когда-то создавались и по которым наша страна оплачивала очень многие затраты восточноевропейских и других стран? Об этом уже никто и никогда не вспомнит, никогда за это спасибо не скажет.

Я просто говорю к тому, что тем не менее мы всё равно остаёмся соседями и для нас очень важно поддерживать нормальные торгово-экономические связи. Я допускаю, что, если в какой-то момент Соединённые Штаты не смогут оказывать финансово-экономическую помощь или военную помощь тем или иным государствам Европы или каким-то иным государствам, их влияние тоже ослабнет настолько, насколько в какой-то период ослабло влияние России. И никто тем же самым Соединённым Штатам Америки не скажет спасибо за то, что они делали до этого.

В политике всегда важны прагматические интересы, всегда важны текущие расклады. В этом смысле Ангеле Меркель всегда удавалось, мне кажется, этот баланс поддерживать. Но здесь я сделаю лишь одно замечание. Возвращаясь к 2008 году: если тогда удалось найти компромисс и сдержанная позиция наиболее крупных стран Европы – Франции, Германии, Италии и некоторых других – послужила основанием к тому, что наши отношения не ухудшились, то в 2014 году, находясь в фарватере общеевропейской политики и политики Североатлантического альянса, крупным европейским государствам всё-таки не удалось отстоять свою точку зрения, на мой взгляд. А в некоторых случаях это, может быть, была и их личная позиция. Это привело к тому, что мы довольно существенно разошлись.

Вопрос: Делаем вывод: я правильно понимаю, что с Вашей точки зрения интересы США являются главным препятствием в улучшении отношений между Россией и Германией?

Д.Медведев: Думаю, что это так. Дело в том, что Соединённые Штаты Америки имеют свои национальные интересы. Соединённые Штаты Америки не являются европейским государством. Это крупнейшая экономика. Сейчас не говорим, кто самый крупный – они или китайцы, но тем не менее. Это крупнейший мировой игрок, у него свои интересы, в том числе и на Европейском континенте. И зачастую отношения других стран с Европейским союзом становятся заложниками вот этой позиции Соединённых Штатов Америки. В этом у меня нет никаких сомнений. Это именно так.

Вопрос: Решающим моментом в отношениях между Россией и Западом стали Крым и Донбасс. Вам было понятно, что это ставило Ангелу Меркель в затруднительное положение?

Д.Медведев: Да. Вне всякого сомнения, понятно, что это были не самые простые эпизоды для Ангелы Меркель и других наших европейских партнёров, тем более что Европейский союз неоднороден. В него входят государства, как я уже сказал, с фантомными болями от присутствия в бывшем социалистическом лагере или внутри Советского Союза, как государства Прибалтики, и более самостоятельные, более крупные игроки. В этом плане очень трудно находить консенсус.

Всегда, когда я встречался с нашими партнёрами в Евросоюзе, – а таких встреч нет с 2014 года, и это, я считаю, плохо, – мне всё время мои коллеги, да скажем прямо, и Ангела Меркель тоже, говорили: «Пойми, нам очень сложно. У нас было 27, а потом стало 28 государств-участников, и нам нужно искать консенсус». И зачастую этот консенсус находится даже за счёт жертвования своими национальными интересами, когда приходится утихомиривать разбушевавшихся участников Европейского союза, которые требуют всё новых и новых жертв, всё новых и новых санкций. Мы к этому спокойно относимся, но мы понимаем, что это сложно.

Вопрос: Вместе с Франсуа Олландом, тогдашним Президентом Франции, Меркель пыталась, скажем так, модерировать, быть посредником между Россией и Украиной. Как Вы считаете, она хорошо это делала, ей это удавалось?

Д.Медведев: Она активно старалась это делать. И её, и Президента Олланда можно за это только поблагодарить, потому что, несмотря на консолидированную линию Европейского союза и линию НАТО, всё-таки два этих крупнейших европейских государства старались предпринимать усилия, для того чтобы успокоить ситуацию. Возник «нормандский формат», возникли Минские соглашения, которые до сих пор остаются единственным базовым документом, на основе которого можно урегулировать украинскую проблему. Тогда усилий было затрачено немало, и неоднократные разговоры между Ангелой Меркель, Президентом Владимиром Путиным, зачастую в трёхстороннем формате с участием Президента Олланда, а иногда и с участием Президента Украины, всё-таки приносили определённые плоды, которые, к сожалению, в конечном счёте ни во что более конкретное не выродились. Но всё-таки результат в виде Минских соглашений был значимым, и здесь вклад Ангелы Меркель невозможно переоценить.

Вопрос: Ещё до этих событий «арабская весна» и её последствия вызывали всё больше и больше конфликтов из-за различных действий некоторых западных стран и из-за действий России и Турции, в частности в Ливии и Сирии. Как это коснулось отношений между Россией и Германией? Ухудшила ли, охладила ли отношения «арабская весна»?

Д.Медведев: Я думаю, что в данном случае «арабская весна» и не ухудшила, и не улучшила наши отношения, потому что на многие процессы, которые происходили и в Ливии, и в Сирии, мы смотрели одинаково. Опять же, несколько иначе смотрели наши американские партнёры. Я даже помню, как в тот период, когда начали активно нажимать, или прессовать, выражаясь по-русски, Сирийскую Арабскую Республику, я разговаривал с Бараком Обамой и задал ему простой вопрос: «Ну вот смотри, вы сейчас добиваетесь свержения Ассада. Допустим, вы его свергли. Вы в широком смысле этого слова – Соединённые Штаты или НАТО – добились того, что там тоже произошла какая-то цветная революция или военная операция прошла. А что дальше? Что будет там происходить?». Его ответ тогда меня очень сильно удивил. Он говорит: «Ты знаешь, мы не очень понимаем, что будет дальше, мы так далеко не загадываем».

Это для меня был очень мощный ответ, или красный сигнал по поводу того, сколь глубоко прорабатываются те или иные операции Соединёнными Штатами Америки, поскольку результаты налицо. В Сирии до сих пор руководителем является Ассад, недавно прошли выборы, он на них весьма убедительно победил, «Исламское государство»* разгромлено, в том числе при поддержке Российской Федерации. Это одна линия.

Если говорить о Ливии, там совершенно другая ситуация. Благодаря определённым решениям режим там поменялся, причём совершенно кровавым способом, и Ливия распалась на несколько частей, и там до сих пор в ряде этих частей хозяйничают исламисты, единого полноценного государства не просматривается, несмотря на договорённости текущего года. Поэтому по таким вопросам у нас зачастую были очень близкие позиции.

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, давайте немного сменим тему, поговорим о газе, об энергетических ресурсах. Германия получает много российского газа и разработала проект «Северный поток», Nord Stream. Критики говорят, что из-за этого ФРГ в очень большой зависимости от России. Как Вы считаете? Что Вы скажете на это?

Д.Медведев: На мой взгляд, вообще невозможно быть в полной зависимости в торговых отношениях, потому что торговля – это всегда взаимовыгодное дело: тебе что-то предлагают, у тебя есть деньги – ты покупаешь, если предлагают что-то лучше или дешевле, ты покупаешь в другом месте. Газ – это такой продукт, который действительно требует системы трубопроводов, определённых транспортных, логистических возможностей. Даже, допустим, при поставке LNG (сжиженного природного газа. – Прим. ред.) всё равно требуются соответствующие танкеры, которые его возят. Поэтому, мне кажется, это всегда взаимовыгодная история – так было и в советский период, когда мы начали поставлять газ в Европу, так остаётся и сейчас, и никакой зависимости здесь нет. Точнее сказать, здесь зависимость взаимная: если Германия зависит от поставок российского газа, то Россия зависит от цен, которые формируются на рынке, и от того, чтобы эти объёмы покупались, поэтому это взаимовыгодный процесс.

Другое дело, что в какой-то период наши интересы вошли в противоречие с интересами опять же Соединённых Штатов Америки, которые посчитали, что гораздо выгоднее поставлять в Европу свой СПГ – то есть сжиженный природный газ – и на этом зарабатывать. При том, правда, что цена на этот СПГ была в несколько раз больше, чем цена трубного газа. Но тем не менее американцы стали жать, естественно, в этой ситуации ещё присоединилась Украина, которая испугалась потерять транзитные платежи, и возникла история вокруг «Северного потока – 2». На мой взгляд, она в значительной степени продиктована коммерческими интересами Соединённых Штатов Америки и их недобросовестной конкуренцией, которую они ведут на европейском рынке. Так было при Президенте Трампе. Сейчас, как мне кажется, новая администрация Байдена проявила несколько лучшее понимание ситуации и нашла в настоящий момент компромисс, в том числе и с правительством Германии. В этом случае, даже несмотря на то что отдельные формулировки там нам не нравятся и делаются разные оговорки про санкции, ещё про что-то, но это уж точно лучше, чем пытаться уничтожить вполне состоявшийся и очень важный для Европы проект.

Тем более я помню, как в 2012 году вместе с Ангелой Меркель мы открывали «Северный поток – 1», и тогда никто не говорил так уж громко о том, что это каким-то образом создаёт кабалу для Европейского союза или создаёт какие-то эксклюзивные возможности для России. Это была совершенно нормальная коммерческая сделка и интересный, на мой взгляд, для обеих сторон проект.

Вопрос: И санкций, которые Вы сейчас называете оговорками, в случае если Россия воспрепятствует транзиту через Украину, вы не боитесь?

Д.Медведев: Нет, конечно. Какие здесь могут быть опасения? Мы в этой ситуации с санкциями живём с 2014 года. Вы тоже хорошо знаете всё, что у нас происходит, – что-то изменилось по большому счёту? Изменился дух отношений, и это очень грустно, поскольку мы не встречаемся, не общаемся так, как раньше, сделки какие-то потеряны, но в целом Россия продолжила своё развитие, в некоторых секторах даже нарастила свои возможности. Поэтому если кто-то какие-то санкции введёт, мы переживём и эти санкции.

Но я думаю, что сейчас происходит скорее другое: это ритуальный танец, исполняемый европейскими политиками, с одной стороны, а с другой стороны – американскими политиками, для того чтобы признать факт того, что «Северный поток – 2» состоялся.

Вопрос: Подводя итог, возвращаясь опять же к шестнадцати годам канцлерства Меркель. Она всегда выступала за диалог с Россией, это абсолютно понятно. Как Вы считаете, ей это удавалось? Она достаточно делала для улучшения отношений между Россией и Германией?

Д.Медведев: Ангела Меркель многое делала для улучшения наших отношений, это невозможно не признать. Она даже в самых сложных ситуациях старалась этот диалог поддерживать, и мне кажется, это давало результаты. Даже в тех случаях, когда наши позиции были противоположными или мы по каким-то вопросам дискутировали, она всё-таки активно продвигала тезис о том, что мы должны общаться. Она это делала и делает до последнего времени.

Вопрос: Будет ли её не хватать на международной арене, как Вы считаете?

Д.Медведев: У каждого политика свой век. Я надеюсь, во-первых, что Ангела Меркель с авансцены европейской и мировой политики в полном объёме не исчезнет. Я не знаю её личных планов, но в любом случае политики такого масштаба в никуда не уходят – она всё равно так или иначе будет востребована. У нас были хорошие, конструктивные отношения, и я могу сказать, что Ангела Меркель была хорошим канцлером для немцев. Она была хорошим канцлером Германии и была полноценным и понятным, предсказуемым партнёром для Российской Федерации.

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, спасибо за интервью!

Д.Медведев: Спасибо вам!